Борис Батыршин - Мартовские колокола [Litres]
– Это да, – ответил я. – Вид у него не очень-то презентабельный. Нет, с той стороны, из-за реки – еще ничего, а вот со стороны Красной площади – брр…
– Да, – кивнул Николка. – У вас она совсем не такая. Столько простора, и торжественно так… и пирамида эта, у стены! Я как в первый раз увидел – меня прямо до костей пробрало! А я ведь тогда еще о вашей истории ничего не знал – ни о революции, ни о мировых войнах, ни о чем.
– Это все потому, что у вас столица в Питере, – назидательно заметил я. – Сам подумай: разве можно центральную площадь страны превращать в базарный майдан? Небось на Дворцовой никто не позволит возле Александровского столпа лавки раскидывать…
– Только, по-моему, зря они памятник Минину и Пожарскому передвинули, – добавил Николка. – На прежнем месте он лучше был.
– Так парады же! Ты бы видел, как по Красной площади войска идут! А когда колонны техники – так и вообще небо дрожит! Недаром все говорят: нигде таких парадов, как у нас на Красной площади, нету!
– Могу себе представить, – кивнул гимназист. Он уже успел увидеть грозные боевые машины будущего – правда, только в музее под открытым небом, на Поклонной горе, где они с Ваней как-то провели целый день, лазая по танкам и орудиям. Особенно сильное впечатление произвела на него грандиозная двенадцатидюймовая железнодорожная артустановка высотой с многоэтажный дом. – Могу себе представить, как эти танки идут по брусчатке.
– Ничего, еще увидишь, – великодушно пообещал я. – Дядя Макар обещал на майский парад Победы добыть несколько пропусков через Военно-историческое общество. Для тебя, барона и господина лейтенанта… Ну он же к тому времени поправится? А парад будет – закачаешься! Еще бы – семьдесят лет Победы!
– Скорее бы, – вздохнул Николка. – То есть не парад, а чтобы Сергей Алексеевич поправился. А то у нас такие дела, а он лежит в больнице и скучает…
– Это вряд ли. Папа говорит – дядя Макар его там за уши от ноутбука пытается оторвать, только без толку. Господин лейтенант с макушкой ушел во всякие там цусимские форумы, ну и книги по истории флота глотает одну за одной. Я и сам его в соцсети отыскал – представь, он в инете уже настолько освоился, что даже аккаунты стал заводить! Наверное, Ольга помогла…
– Что-то давно я ее не видел, – с беспокойством заметил Николка.
– Ну да, конечно. Она же из палаты Никонова, считай, и не выходит – все время рядом с ним! Папа говорит – как лейтенант выздоровеет, они непременно поженятся.
– Ну дай бог… – согласился Николка. – Зато Роман на нашей стороне все время проводит, у барона. Интересно, зачем мы им сегодня-то понадобились? Я Яшу пытался расспросить, но он, как всегда, ничего не сказал – передал приглашение от господина Корфа и умчался куда-то…
– Вот скоро и узнаем, – отозвался я. – Только к Биткову в оружейный магазин заглянем – папа просил ружейного масла купить – и сразу к барону, на Маросейку. Интересно, как там сейчас в школе Василия Петровича…
Фехтовальный и гимнастический клуб, который держал Евгений Петрович Корф, располагался на улице Маросейка, всего в паре кварталов от женской казенной гимназии, где служил дядя Николки, Василий Петрович. Там же учились Марина и Варенька Русакова. Мы на днях побывали в этой гимназии, на литературном вечере – и имели там несомненный успех. И на закуску получили приглашение на главное гимназическое событие года – бал в честь дня рождения гимназии. Ну у них там этот праздник как-то по-другому называют, не помню. Проводят его в конце ноября.
О новом визите в девичью гимназию думать было приятно. Вот Николка идет рядом и хитренько так щурится – небось понимает, почему я расспрашиваю. Да-да, дружище, конечно, все дело в Вареньке Русаковой – слепой бы и то заметил, какими глазами мы с ней весь вечер смотрели друг на друга…
– Я, кстати, обещал одноклассницам Маринки текст «Федота-стрельца», – вспомнил я. – Текст-то я им доставлю, не вопрос, раз уж обещал, – только я вот что подумал – а может, это неправильно? Ну вроде как воровство получается – Филатов-то эту сказку еще не написал. Да он и вообще не родился! А если она уже сейчас известна станет – то, может, он ее и вовсе не напишет – в вашем мире?
– Ну что-нибудь другое сочинит, – возразил Николка. – И вообще, помнишь, что Олег Иванович говорил? Чем больше мы сюда всего разного из вашего времени принесем – тем сильнее будет наша история отличаться от того, что у вас случилось. Вон господин лейтенант как флотом и кораблями занялся! Вот выйдет из больницы, вернется к нам – и сразу объяснит адмиралам в Петербурге, как правильно военный флот надо устроить! Тогда, может, и не будет ни поражения от японцев, ни революции этой ужасной. И вообще – все по-другому пойдет! А этот твой Филатов, может, и вовсе не родится, а если и родится, то будет не актером, а, например, звездным путешественником!
– Ну да, так они его и послушают, адмиралы ваши! – скептически хмыкнул я. – По-моему, господин лейтенант даже и не представляет себе, что его ждет. Знаешь, сколько у нас книжек на эту тему напридумано? В них, конечно, вот такой «попаданец» – у нас так называют человека, который оказывается в прошлом и начинает там сразу все менять: сразу все объясняет, внедряет новую технику, научный и промышленный скачок устраивает, войны выигрывает. Только, думается мне, не выйдет из этого ничего. Вот так, в лоб – «пришел, объяснил, внедрил» – точно не выйдет. Слишком уж много всего менять в России придется…
– А по-моему, он справится, – упрямо стоял на своем Николка. – Он ведь не просто лейтенант, а в Научном комитете служит! Как же его не послушают? Да вот я еще папе в Севастополь про него напишу…
– Только ты того… поосторожней, – посоветовал я не в меру разошедшемуся гимназисту. – А то прочтет отец: «Здравствуй, дорогой папочка, я тут сгонял на сто тридцать лет в будущее и выяснил, как сделать так, чтобы российский флот был самым могучим в мире и чтобы большевики династию Романовых не перестреляли», – да и примчится спасать любимого сыночка от буйного помешательства…
Вообще-то в «Аду» не было принято запирать двери. Это общежитие располагалось в полузаброшенном барском доме дворян Чебышевых в знаменитом на всю Москву студенческом квартале между Большой и Малой Бронными улицами. Когда-то там снимали комнаты многие известные народовольцы; однако же из соображений конспирации собираться они предпочитали не там, а в трактире «Крым», что на Трубной площади.
«Крым» слыл заведением разгульным – обычным местом отдыха шулеров, аферистов и всякого жулья, сохранявшим, впрочем, приличный вид. А вот уже глубоко под землей, подо всем домом раскинулся огромный подвальный этаж, сплошь занятый одним трактиром. Место это, безусловно самого разбойничьего пошиба, именовалось «Ад».
Соседствующее с «Адом» подземелье именовали «Треисподняя». Пускали туда не всякого – для того, чтобы удостоиться этой чести, надо было быть известным лично буфетчику или местным вышибалам. Зато и было в «Треисподней» тихо – тут серьезные воры проигрывали куш, делались дела: то «тырбанка сламу», то есть дележка и продажа воровской добычи, то тихо, незаметно и оттого аккуратно исполняли заказы по фальшивым паспортам. Косматые студенты с их неизменной «Дубинушкой» были здесь привычными гостями – полиция в «Треисподнюю» не совалась, облав никогда не было. Оттого это место и было выбрано давно еще Николаем Ишутиным[16] и соратником его, печально известным Каракозовым, как место встречи их тайного революционного общества «Ад».
Собрания «Ада» происходили и здесь, и в самом трактире «Крым», а также в любимой московским студенчеством библиотеке-читальне Анатолия Черенина на Рождественке. И длилось бы это долго, весьма долго – уж что-что, а красиво поговорить под белое хлебное вино любят всякие студенты. И в этом смысле члены «Ада», с гордостью именовавшие себя «мортусами» («смертниками»), ничем не отличались от прочих. Неизвестно, как долго длилась бы их деятельность, но четвертого апреля одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года Каракозов был схвачен в Петербурге после покушения на царя: он пытался разрядить в самодержца револьвер, но во время стрельбы его руку оттолкнул случайно оказавшийся поблизости мастеровой с говорящей фамилией Комиссаров.
Последовал громкий процесс; большинство членов «Ада» угодило на каторгу или в крепость, а сам кружок заглох. Страсти вокруг трактира «Крым» улеглись, а место Ишутина в кругу тогдашних радикальных революционеров занял новый вожак Сергей Нечаев, еще больше подверженный уголовщине. Название же по наследству досталось дому Чебышевых, где снимал квартиру студент Ишутин. В той же комнате потом уже, в конце шестидесятых, собирались студенты-нечаевцы; это и было наследием «Ада», известным всей Москве.
